Циклы деятельности и идеальные объекты. Введение
Симон Кордонский. Циклы деятельности и идеальные объекты. М.: Пантори, 2001. — С. 176. Тираж 1000 экз., ISBN 5-9218-00004-X.
Оглавление
1. Исходные различения: описание, анализ, теоретический и эмпирический уровни исследования
2. Описание и эмпирический уровень знания
3. Анализ и экспериментальное исследование
4. Отношения между уровнями исследования и формами исследовательской деятельности
5. Таксономический цикл исследования
6. Цикл экспериментального (аналитического) исследования
7. Сопряжение таксономии и аналитического исследования
II. Теоретические аналитические конструкции в системе научного знания
1. Генезис и Функционирование
2. Внутринаучные теоретические миры
3. Обучающие конструкции в функции теоретических миров
4. Позитивистская интерпретация иерархий таксонов
5. Конструктивистские интерпретации аналитических исследований
IV. Теория архетипа
2. Определение архетипов таксонов ранга царства природы
V. Реконструкция отношений между научной и другими формами деятельности
2. Структура социальной деятельности
VI. Заключение: эмпирический анализ, или рынок
VII. Библиография
Введение
Социальная реальность наполнена объективированными отношениями между людьми — вещами и веществами, ценностными системами и политическими реалиями, законами науки и законами юридическими, которые подчиняют себе людей, оформляют их деятельности, объединяют или разделяют. Люди поколениями превращали и превращают отношения между собой во внешние объекты, начинающие жить самостоятельной — для последующих поколений — жизнью. Даже в аналитическом исследовании отделение людей от отношений между ними и их объективированных результатов представляет значительные трудности. Попытки понять «природу человека в целом» — как совокупность людей, отношений между ними и объективированных результатов этих отношений — породили необозримое количество спекулятивных построений, часть которых стала философской классикой.
У действующего человека нет необходимости различать в потоке обыденных дел и событий отдельные бытовые, экономические, технологические или политические компоненты. Но в его деятельностях присутствуют собственные логики, которые плохо поддаются описанию из-за того, в частности, что нет метода, позволившего отделять разные деятельности друг от друга, с одной стороны, и результаты деятельностей от самих деятельностей — с другой.
Внешнее наблюдение за потоком жизни может — в принципе — нейтрализовать экзистенциальную включенность наблюдателя, но тем не менее оно не может не быть «непрофессиональным» из-за естественной специализации людей на каком — либо одном виде деятельности. Ученые исследуют быт и политику, экономику и технологию, формируя научные представления о них, часто не совпадающие с тем, как профессионалы представляют себе свои деятельности. Технологи-конструкторы, когда в этом возникает необходимость, формируют свои представления об экономике, политике, быте и науке и воплощают их в соответствующих технологиях. Бизнесмены делают деньги и, вкладывая их в науку, технологии, торговлю и политику, имеют свои представления о том, что обеспечивает наибольшую эффективность капиталовложений. Политики создают политические партии и реализуют политические предпочтения и ценности, исходя из своих представлений о науке, технологиях, бизнесе и отношениях между ними. И уж, конечно, философы и обыватели непрерывно создают внепредметные мифологизированные миры, только в которых они находят объяснение и самим себе, и другим.
Многообразные бытовые и профессиональные мифологемы, хотят этого люди или не хотят, создают иллюзии объясненности мира и служат источником мотивировки каждодневных действий ученых, бизнесменов, технологов, обывателей и политиков. В мифологемах одни фрагменты бытия сводятся к другим и реальность упрощается до профессионально знакомых или обыденно понятных фрагментов. Ничуть не отрицая практической необходимости такого рода редукций, трудно все-таки обосновать их теоретически или аксиологически. Нет никаких оснований считать, например, экономические картины мира производными от научных или бытовые отношения производными от технологических.
В этой работе мной сделана попытка найти позицию, нейтральную по отношению к многообразию научных, бытовых, философских и пр. видений мира, с которой разные деятельности и их понятийные и ценностные основания можно было бы представить как некие инварианты, относительно независимые, но в то же время связанные общими элементами и сходной структурой. Поэтому представляемая работа вненаучна, хотя по форме и характеру изложения я стремился к строгости в математическом смысле этого понятия. Тем более работа не философская постольку, поскольку в ней не ставятся и не рассматриваются извечные философские проблемы.
Мои исходные посылки состоят в том, что человеческая реальность хорошо структурирована и может быть достаточно строго описана в терминах иерархизированных структур и отношений в них. Базовые различения в работе, такие, как уровни организации и некоторые специальные отношения к ним, взяты из социального опыта. Я не пытаюсь обосновать существование описания, анализа и конструирования — как подходов к исследованию, и эмпирического, теоретического и аксиологического отношений к феноменам природы, а беру их как фактически существующие и пытаюсь рассмотреть формальные отношения между ними.
* * *
Ограниченное количество исходных реалий (действующих людей) порождает неограниченное количество следствий (объективированных отношений между людьми) при неограниченном повторении. Эти повторения я называю циклами деятельности. Выделив циклы деятельности, я получил возможность редуцировать насыщенную следствиями реальность до некоторых исходных элементов — примерно так же, как школьник, найдя общий знаменатель, упрощает сложные дроби. Естественно, что развиваемый подход принципиально синхроничен: историческое время, как и все другие времена, полностью исключено из моих реконструкций. Время не более чем общий знаменатель, освободившись от которого я многое теряю, но получаю свободу описания сущностей, инвариантных относительно него.
Отдельная человеческая жизнь — при бытовом, философском и даже научном способах ее видения — представляется линейной последовательностью действий, иногда мотивированных и отрефлексированных, чаще стереотипизированных и неосознаваемых, переходящих друг в друга, друг друга порождающих, иногда нелогичных или хаотичных. Последовательности действий ограничены внешними по отношению к собственно деятельности циклами, такими, как «день-ночь», «рождение-жизнь-смерть», «бодрствование-сон-бодрствование», «работа-свободное время-работа» и т.д.
Однако в том, что наблюдателю представляется линейной последовательностью действий, есть далеко не очевидная латентная ритмичность, имеющая мало общего с внешними ритмами. С моей точки зрения, именно латентная ритмичность определяет структуры всех видов деятельности, но отрефлектировать это тем более трудно, чем она проще и обыденнее — по видимости.
В экономике, в отличие от науки, технологии и обыденной жизни, цикличность давно стала предметом внутриэкономического исследования. Однако при этом цикличность рассматривается скорее как свойство экономических процессов, а не как характеристика самой деятельности. В то же время описанное К. Марксом отношение «товар-деньги-товар» можно считать наиболее известным (но далеко не единственным) проявлением внутренней цикличности экономической жизни.
В западной линеаризованной культуре цикличность деятельности и в саморефлексии, и при внешнем наблюдении чаще всего не становится предметом особого анализа, в отличие от традиционных и восточных культур, сосредоточенных в основном на рефлексии и ценностном обосновании повторяющихся ситуаций и действий в них1.
В науке — как элементе западной культуры — фрагмент природы чаще всего представляется как «сложная» совокупность неких «научных объектов» и отношений между ними, практически независимая от деятельности исследования. Ученые исследуют свои объекты, которые — по их убеждению — существуют «реально» (или «объективно»), хотя даже простейший анализ понятия реальности, проведенный А.А. Любищевым, показывает его, мягко говоря, неоднозначность. Исследование чаще всего заключается в том, что ученые раскладывают фрагмент природы (в т. ч. и природные ритмы) на несколько параллельных линейных процессов, у которых — по мнению ученых — могут быть сходные (и потому отождествляемые) элементы. Наука не чуждается исследования циклов, но превращает их по мере освоения знанием так же, как все остальное, в нечто «объективное», «исторически детерминированное», а если это не удается, — в экзистенциальное, т.е. принципиально вненаучное2. Наука, наверное, не смогла бы сформироваться в ее сегодняшнем технологизированном виде без такого линеализирующего подхода к исследуемой реальности.
Явное или неявное уплощение реальности и представление ее в виде совокупности линейных процессов, имеющих сходные элементы, составляют, по мнению весьма авторитетных ученых, содержание обычного исследования естественных явлений как в живой, так и в неживой природе, да и в обществе тоже3.
Очевидно, в обычной научной культуре и в методологии науки невозможно исследование циклов деятельности как циклов, поскольку понятийный аппарат науки и ее методологии принципиально линейно организованы. Счет, измерение, наблюдение, описание, эксперимент и другие процедуры научного исследования представляют естественные циклы как некие точки в искусственном линейном пространстве исследования, как линейные последовательности этих точек или как какие-то более сложные функции от результатов элементарных исследовательских действий.
Несоразмерность естественной циклической организации биологической, социальной и экономической жизни и линейных инструментов их исследования приводит к тому, что результаты научных и методологических исследований очень сложным образом соотносятся с исследуемыми естественными феноменами. Восстановить (т.е. составить теоретическое объясняющее представление) исследованную учеными реальность по научным публикациям практически невозможно без введения неких дополнительных и, в общем-то, не относящихся к делу операций, таких, как методологическая рефлексия, натурфилософия, культурологическая интерпретация и т.п. Более того, именно эти дополнительные и необязательные операции чаще всего выступают в доступном для непрофессионалов знании как содержание наук, экономических или политических теорий и их результаты. Это обогащает жизнь онаученными мифологемами, но ни в малой степени не способствует решению собственно научных задач4.
В этой работе мной сделана попытка рассмотреть процессы научного исследования (и другие формы деятельности) как органично целостные, но в то же время дифференцированные на последовательно включающиеся элементы, что и создает основу циклической структуры. Сначала я пытаюсь описать циклы самой научной деятельности для того, чтобы в последующем применить это знание для экспликации внутренней структуры других форм деятельности.
Работа выполнена в основном в семидесятые годы. Часть ее была оформлена в виде кандидатской диссертации в середине восьмидесятых. След этого времени — в заведомо неполной библиографии и в системе ссылок, демонстрирующей незнание языков и неистребимое предпочтение личной библиотеки копанию в реферативных журналах. Мои попытки при подготовке к изданию компенсировать эти дефекты вряд ли были удачными, проще, наверное, было бы все переписать заново. Я уж не говорю о том, что если бы я был знаком с такими исследованиями, как «Представление и вмешательство» Яна Хакинга5, то многие разделы своего труда писал бы совсем по-другому. Кроме того, какие-то фрагменты работы были потеряны при многочисленных переездах и перемещениях, не помню уже какие.
Я вполне понимаю, что многие части работы не прописаны, логически не завершены и что предлагаемый текст является скорее эскизом, чем завершенной книгой. Но вместе с тем многочисленные попытки довести отдельные рассуждения и умозаключения до «прозрачности» чаще всего оканчивались неудачно потому, что надо было влезать в такие предметные глубины, где явного знания нет, а экспертное знание погребено в мифологизированных представлениях об особой роли физики, химии, философии и т.п. Было всего два исключения: физик-теоретик Моисей Рывкин и палеоботаник Сергей Мейен дали гораздо больше для понимания специфики моей собственной работы, чем я мог надеяться. Оба они уже умерли, и я могу только помянуть их добрым словом.
Примечания:
1 См.: Васильев Л. С. История религий Востока. — М., 1983.
2 См.: Кун Т. Структура научных революций. — М., 1975.
3 См., например: Бернал Дж. Наука в истории общества. — М., 1956.
4 См.: Фейарабенд П. Наука в свободном обществе // Избранные труды по методологии науки. — М., 1986.
5 См.: Хакинг Я. Представление и вмешательство: Начальные вопросы философии естесственных наук. — М.: Логос, 1998.