В России нет власти, бизнеса и граждан
Интервью «Трутню», беседовали Александра Тарасюк, Николай Кочелягин
15 Декабрь 2012
Профессор Симон Гдальевич Кордонский, как сейчас говорят, survivor, то есть выживальщик. Он долгое время скитался без прописки и работы, но в партию не вступил, и свое имя не русифицировал. Теперь он преподает в Высшей школе экономики, рассаднике либерализма, но к либералам себя не причисляет. Определение survivor тоже ему не сильно понравится, потому что он, как показалось Трутню, не любит низкопоклонства, в том числе и перед Западом.
Трутень: Вы как-то сказали, что люди в России являются ресурсополучателями, а не гражданами. Почему?
Симон Кордонский: Институт гражданства у нас есть, но граждан нет. Это специфика государства, в котором отсутствует политическая система как форма согласования интересов между людьми, принадлежащими к разным классам, то есть различающихся по уровню потребления.
— То есть первична здесь политическая система?
— Конечно. Политическая система возникает только в классовом обществе, как механизм согласования интересов между классами. Первоначальная функция парламента — определение структуры бюджета: источников доходов (налогов и сборов) и соответствующих расходных статей. В результате борьбы между партиями, представленными в парламенте, формируется структура бюджета. А партии формируются гражданами, осознающими свою классовую принадлежность, потому как с них берут налоги. Классы ведь выделяются не по уровню доходов, а по уровню потребления. У нас в стране официально учитывается расслоение по уровню доходов, которое в значительной степени регулируется государством. И социальная структура, и управление ею осуществляется регулированием уровня доходов. Поэтому социальная структура у нас сословная, расслоение происходит по уровню доходов, а не по уровню потребления. Естественно, что это предельно идеализированная схема…
— Вы имеете в виду, что классов нет, потому что доходы зависят не от экономики…
— Доходы у нас зависят от того, к какому сословию человек приписан и какой статус имеет в сословии. То есть от места в системе распределения ресурсов. Поэтому доходы у нас не являются ресурсными, пусть даже имеющими денежную форму. Поскольку в нашей системе деньги — это финансовый ресурс, их невозможно инвестировать напрямую. Практически все финансовые ресурсы сконцентрированы в бюджете. Эти деньги распределяются по группам сословий в зависимости от тех задач, которые ставятся государством, и в конце года неосвоенные финансовые ресурсы списываются. Нечто похожее на инвестирование в рыночных экономиках осуществляется по государственным инвестиционным программам — опять же по сметному принципу. То есть это не деньги — это именно финансовые ресурсы.
Вот моя лаборатория получает некоторые финансовые ресурсы на год, и если лаборатория их не освоила, то они в конце года списываются. То есть финансовые ресурсы не накапливаются, не пускаются в оборот, и поэтому не являются деньгами.
В рыночных странах деньги крутятся в финансовой системе. А у нас финансовые ресурсы крутятся в ресурсной системе. У нас нет финансовой системы в классическом смысле.
Деятельность всех активных агентов нашей ресурсной экономики заключается в том, чтобы обосновать потребность в ресурсах, получить их, освоить (в том числе и попилить), перевести в кэш или в какую-то другую форму, вывезти за границу. В момент пересечения границы эти ресурсы — финансовые, материальные — становятся товарами и деньгами.
После того как ресурсы конвертированы в офшорах в деньги, их снова ввозят в страну, уже в качестве инвестиций. Есть люди, которые целиком находятся в ресурсном ядре, и занимаются только освоением ресурсов, предоставленных государством. Таковы, например, бюджетники. А есть люди, находящиеся в промежутке между заграницей и ресурсным ядром. Основная их цель — получить доступ к ресурсам, конвертировать их в товары и деньги, и инвестировать за границей или в стране.
— Вы имеете в виду и чиновников и бизнес?
— Нет, у нас нет бизнеса. Предприниматель рискует на обычном рынке. У нас в стране они были какое-то время, сейчас их все меньше и меньше. А в ресурсной экономике предпринимателей нет, есть коммерсанты, которые живут по 94-му закону о госзакупках. Они рискуют на административном рынке: не поделился, не откатил, значит у тебя все отберут и еще подведут под статью. Предприниматели не иерархизированы, они удачливы и тогда богаты, или неудачливы и тогда бедны. В отличие от предпринимателей, коммерсанты иерархизированы. Есть купцы первой гильдии — члены РСПП, купцы второй гильдии — члены Деловой России, купцы третьей гильдии — члены ОПОРы. Они элементы сословной системы, но не рынка.
— Сословная система стала следствием неудачных реформ 90-х годов?
— Были бы другие реформы, результат был бы примерно тот же. Не от людей это зависело. Сломалась советская система, начался дикий рынок. На этом рынке началось естественное расслоение по уровню потребления, появились богатые и бедные. Государство какое-то время не реагировало на это, пока не начались организованные протестные движения: бюджетников, военных, всех прочие групп советского еще сословного общества, обделенных при дележе ресурсов. И в начале 2000-х были созданы новые сословия для того, чтобы восстановить принципы распределительной справедливости, нарушенные самим фактом существования рынка. Вместе с сословиями восстановилась и ресурсная экономика, но уже совсем не советского типа.
Восстановление ресурсной экономики началось в середине 90-х, когда Чубайсом была проведена финансовая стабилизация. С 91 года в стране была поливалютная система: ходили доллар, рубль, немецкая марка, иена, акции МММ, все прочие. Они ходили на свободном рынке. Была инфляция, которая имеет свойство «съедать» власть распределения ресурсов. Да и вообще любую власть. Страна в результате дезинтегрировалась. И Чубайс — для того, что заново государство интегрировать — начал финансовую стабилизацию. Прежде всего, он уничтожил генераторы альтернативных валют (МММ, Нефтьалмазинвест), потом было ограничено свободное хождение доллара, и т.д. В ходе этих мероприятий была монополизирована финансовая система, создана финансовая вертикаль как инструмент консолидации страны.
— Почему вы считаете, что в России сейчас нет власти?
— В ресурсной системе первое лицо — единственное. Оно может называться императором, генсеком, президентом, не суть важно. Первое лицо выступает верховным арбитром при распределении ресурсов. Люди жалуются первому лицу, что у них много берут (налогов, например), или им мало дают (бюджетники). Все жалуются и прибедняются, и все жалобы сходятся на первом лице. И первое лицо принимает меры, наказывает тех, кто берет не по чину, и дает дополнительные ресурсы тем, кто считает себя обделенным. Он гарант справедливости при распределении ресурсов. Когда появляются два первых лица, то возникает неопределенность в том, кто же из них первый первый. И кому жаловаться, кто гарант. А значит власть не то что исчезает, она становится номинальной.
— То есть то, что Медведев пришел как второе лицо, ведущее себя как первое, представляет угрозу для системы?
— Конечно, это нарушение логики в распределении ресурсов и в ответственности за их неправильное распределение.
— Поэтому у нас не приветствуется смена власти?
— Да, именно потому что она выстроена таким образом. В таком государстве смена власти всегда трагедия для страны.
— Почему вы считаете, что ресурсная экономика стабильнее, чем рыночная?
— Ресурсная экономика стабильнее, потому что она все время существует в условиях дефицита ресурсов. Через дефицит сплачиваются различные группы влияния, интегрируется общество.
— В одном из интервью вы сказали, что все иностранное для россиян символизирует жизнь в раю. Откуда пошло представление о Западе как о рае?
— Это произошло очень давно. С Петра Первого, наверное, который решил, что в России все плохо, потому что люди бородатые, водку не пьют, табак не курят, и решил все переделать то ли по голландскому, то ли по немецкому образцу.
— То есть низкопоклонство пошло еще оттуда?
— Конечно, это было государственное низкопоклонство, которое продолжается до сих пор. Теперь у нас, например, табак курить, водку пить вредно потому что так считают «на Западе». А любить геев и охранять природу полезно. Как и строить рыночную экономику.
— Вы сказали, что в России нет СМИ в западном смысле, а есть «средства информации того, что считается властью». Это значит, что СМИ зависимы от власти?
— Нет. При советской власти был самиздат, потом пришла гласность, далее — уже в России — наступила эпоха компромата. И суть у них была одна: информация власти о том, что в стране все плохо. Сейчас с помощью СМИ разные группы людей информируют других о том, что кто-то где-то берет больше, чем положено, то есть сообщают власти о том, что кто-то слишком много берет, а кто-то обделен и прозябает в нищете. Люди через СМИ создают у власти ощущения угроз, чтобы власть выделила ресурсы на решение тех проблем, от которых, как им кажется, в стране все не так, как должно быть.
— А о чем же тогда писать, если не о вопиющих проблемах? Как формировать новостную повестку?
— Есть отдельные энтузиасты, которые просто, без истерики, описывают реальную обыденную жизнь, при этом делая достаточно глубокие выводы. Нашу жизнь надо уметь описывать, а не кричать о том, как все плохо.