1998: То ли еще будет
Я полностью согласен с Я. Паппэ в том, что разговоры о реформах и реформаторах в России явно не по делу. Реформ в России не было, была спонтанная трансформация одной формы социализма в другую. В роли реформаторов выступала молодая номенклатурная поросль — политэкономы социализма, переименовавшие себя в экономистов, мечтавшие по молодости о встраивании в систему распределителей. Их мечта осуществилась в постперестроечной России, где распределяться стали нефтяные компании и предприятия связи, а не жратва и бытовая техника. «Реформаторы» весьма успешно — с их точки зрения — организовали распределение экспортно ориентированных производств и государственных функций среди людей своего круга. И назвали это либерализацией, приватизацией и экономической реформой — в полном соответствии с оруэлловской логикой.
Однако я не согласен с прогнозом Паппе, основанным на скрытом предположении о сохранности России как федерации при всех возможных условиях. Вероятно, линейная аппроксимация существующих тенденций и впрямь может привести к одному из трех описанных Паппе (и Митяевым) сценариев. Но то, чему мы являемся свидетелями, мне все-таки кажется больше похожим на второй фазовый переход. Первым был развал Советского Союза.
Уже десять лет идет естественный процесс деградации СССР, и одним из полупродуктов этого процесса стала Россия. Советский Союз распался на те блоки, из которых был собран этот грандиозный конструктор: на отрасли народного хозяйства, регионы и на социальные группы реального социализма — рабочих, крестьян и служащих. При этом обломки Союза существенно различаются характером наследства и тем, как с ними обходятся власти новых государств. Некоторые новые страны активно вытеснили остатки отраслевой структуры производства, другие вели интенсивную национальную политику и разрушили социальные группы реального социализма или вынудили их наиболее активных представителей уехать в Россию.
Россия в каком-то смысле уникальна, так как не только получила наследство СССР в полном объеме, но и приумножила его. Россия фактически восстановила (под прикрытием мифологемы приватизации) отраслевую структуру производства (в виде олигархий), региональную структуру власти (вплоть до специфически советского различия в статусе областей России и «республик в составе») и очень много вложила в сохранение социальной структуры реального социализма и в сбор ее человеческих осколков (так называемых русскоязычных) со всего постсоветского пространства.
Этим трем китам бывшего СССР, получившим в России жизнь после смерти, необходима привычная и единственно возможная политическая надстройка. Программа Примакова в четком и не допускающем неоднозначного толкования виде излагает насущные реанимационные требования: воссоздание вертикали власти (аналогичной партийной), коллегиальность в принятии решений через президиум кабинета министров (с включением в его состав некоторых губернаторов — наверное, мэра Москвы и президентов «республик в составе» — как это было в политбюро), согласование интересов отраслей и регионов на каждом уровне государственной иерархии. Персональное наполнение нового кабинета вполне соответствует этой уже немножко подзабытой форме — первыми лицами в нем стали бывшие члены ЦК КПСС.
Заявленная цель кабинета Примакова — сохранение целостности федерации. Опыт показывает, что как только нечто становится целью российской власти, то достигается прямо противоположный результат. Власть хотела сохранить СССР — результат известен. Хотела навести порядок в финансах — в результате перевела производство в бартер и черный нал, а потом разрушила платежную и банковскую системы. Хотела создать устойчивую демократическую политическую систему — получила фантастическую коррупцию государственных чиновников и народных избранников. Конца этому перечню добрых намерений и позорных результатов нет. Стремление к сохранению целостности России вряд ли станет исключением из этого подтвержденного бывшим премьер-министром правила и, вероятнее всего, закончится трансформацией федерации в конфедерацию.
Причины очевидны для тех, кто не склонен принимать желаемое за действительное, то есть просто для вменяемых людей. Ведь СССР и аналогичная структура власти в России могли существовать только как инструмент распределения ресурсов, источником которых был экспорт сырья и импорт капитала и предметов потребления. Но ни экспорта, ни импорта в объемах, достаточных для воспроизведения распределяющей власти, уже нет и не будет.
Советский Союз разрушился потому, что западные кредиты и гуманитарная помощь не смогли компенсировать потерю доходов от экспорта энергоносителей. При распаде страны выделились некоторые ресурсы (плюс опять же займы иностранных друзей президента), которых хватило на семь лет продолжения существования России как уменьшенного подобия СССР.
Ресурсы, полученные при экспорте-импорте в России (и то, что освободилось после распада Союза), расходовались на поддержание самой структуры власти: квазиотраслевой структуры производства, ориентированного на экспорт, пятиуровневой (поселение, район, город, субъект федерации, федерация) административно-территориальной структуры и социально-учетных групп социализма (рабочих, крестьян и служащих в их многообразных модификациях — от шахтеров и учителей до военных и северян, иными словами, бюджетников).
Эти затраты были так велики, что полностью поглощали доходы от экспорта и иностранные займы. Теперь, когда нет ни доходов, ни займов, осталось два возможных источника ресурсов: национализация олигархических структур, ориентированных на экспорт (то есть формальное воссоздание отраслевой структуры производства), и конфедерализация России. При национализации будет получено некоторое количество ресурсов, которые распределятся между субъектами федерации и наиболее крикливыми представителями социально-учетных групп. Этого хватит ненадолго, даже если новая власть сумеет выбить и национализировать ту часть активов «олигархических» структур, что депонирована за рубежом.
Естественно, возможны конфискация состояний новых русских в доход государства и передел собственности в пользу тех, кто становится новой политической и хозяйственной элитой. Разумеется, часть новых русских будет сопротивляться национализации и конфискации, и какие формы примет это сопротивление, пока еще не совсем ясно.
Не исключено, что кабинет Примакова сможет на время убедить внешних кредиторов в необходимости продолжения богоугодной деятельности, стращая их жупелом неконтролируемого распада РФ. Но эти займы уйдут в тот же самый песок, где похоронены результаты предыдущего многолетнего спонсорства. А уж старательских артелей, отмывающих золото от песка, в России более чем достаточно.
Очевидно, что получить от национализации ресурсы для распределительной основы государственной жизни в необходимом для продолжения распределительной политики объеме не удастся. Поэтому системная трансформация России в конфедерацию наиболее вероятна, так как она обеспечит ресурсами для продолжения привычной накопительно-распределительной деятельности правителей субъектов федерации и связанные с ними олигархические структуры. Аналитики, обслуживающие олигархов, заблаговременно начали готовить своих хозяев к новой ситуации, отчасти ее стимулируя. Свидетельством тому является аналитическая записка, с апреля 1998 года гуляющая на теневом информационном рынке.
Мне кажется, что явным политическое и организационное оформление конфедерализации станет в ходе национализации. Причем движущей силой этого процесса окажутся убегающие от национализации и конфискации новые русские в союзе с теми представителями региональных элит, которые при любом дележе сочтут себя обиженными.
Что будет при этом с вооруженными силами и другими компонентами федеральной инфраструктуры, не так уж и важно. Важнее другое — как поведут себя вооруженные люди, когда исчезнет видимость военной иерархии, которая есть сейчас. В разных субъектах конфедерации поведение бывших военных, наверное, будет различным.
Очевидно, что заботы, связанные с конверсией ядерных и прочих опасных для мира производств, возьмут на себя другие государства, в частности США. Первые шаги в этом направлении уже сделаны.
Постепенно Россия оформится де-юре (де-факто это уже произошло) в не слишком упорядоченный набор из почти сотни субъектов конфедерации и надстроечных союзов типа «Сибирского соглашения», связанных между собой взаимными претензиями по поводу дележки ресурсов отдельных предприятий Газпрома, нефтяных и нефтеперерабатывающих компаний, РАО ЕЭС, металлургических предприятий и возможности экспортировать продукцию присвоенных ими фрагментов производства через весьма ограниченное количество портов, терминалов и пограничных переходов. Естественным органом управления такой структурой станет Совет Федерации — Конфедерации в его нынешнем или измененном составе. Президентский пост может сохраниться, и главы новых государств будут избирать президента конфедерации — из своих рядов и на весьма ограниченное время.
Внутренняя структура управления и административно-территориальное деление субъектов конфедерации начнут неизбежно дивергировать, и через пару лет на их основе сложатся зачаточные государства с самыми разными политическими режимами — от фашистских до демократических. Вполне возможно, что субъекты конфедерации объединятся в экономические и политические союзы и начнут «дружить против» более благополучных соседей — по известной советской логике. Внешняя политика субъектов конфедерации вряд ли будет отличаться стабильностью и предсказуемостью.
Однако только в субъектах конфедерации возникнут условия для разумной экономической политики, в том числе, возможно, и либеральной.
Мне лично интересно, возьмет ли Москва на себя долги и прочие обязательства России, как в свое время Россия взяла на себя долги СССР? И если возьмет, то в каком объеме? И вообще, что будет представлять собой Москва в результате конфедерализации? Не вознамерится ли она определить себя в лоскутных границах Московского военного округа? От этого во многом зависит то, как сложится судьба Московского «княжества» в XXI веке. А еще мне интересно, как будут реагировать ООН и другие интегрирующие мировые организации на появление сотни новых государств и на соответствующую перекройку политической карты мира. Не означает ли конфедерализация России самое радикальное за последние сто лет изменение политической географии? В сочетании с начавшейся трансформацией мировой экономической системы (транснационализация производства, муниципализация политической жизни, изменение статуса национальных государств и проч.) конфедерализация России может привести к совершенно неожиданным для мировой экономики и политики результатам.
Впервые опубликованов Русском Журнале,
июль, 1998