1998: Методологические грабли (Размышления по поводу статьи Баллы, обнаружившей, что язык — везде)
Комментарий на статью Ольги Баллы «Дом Бытия: Язык в культуре ХХ века» в журнале «Знание-Сила», № 11-12, 1998.
Рутинное научное исследование существует почти независимо от мировоззренческих интерпретаций его результатов. Миллионы наблюдений и экспериментов, тысячи частных описывающих теорий образуют свой мир, открывающийся не-ученым через повседневное использование ими машин (где используются открытые учеными эффекты) и через риторику так называемого научного мировоззрения, вводящего различения и интерпретации науки в быт, политику, технологию и экономику. При этом понятия науки, ее факты, эмпирические обобщения и теории предельно фальсифицируются, то есть выводятся за рамки областей обоснованного экспериментом и наблюдением опыта, перестают быть собственно научными и становятся элементами социальной практики, обеспечивая интерпретаторам науки весьма приличные доходы. Таков порядок вещей, и было бы глупо протестовать против него.
Известные в быту «научные теории», такие как теория эволюции, происхождения вселенной, устройства мира (который якобы состоит из атомов, молекул, элементарных частиц и пр) прямо противоречат внутринаучным фактам. Никто еще не наблюдал превращения кукушки в пеночку и овса в обсюг, но это нисколько не мешает существованию в обыденном сознании «теории», в рамках которой такие превращения рутинно осуществляются в «геологическом времени путем естественного отбора». Никто не смог разложить мир на атомы, молекулы или элементарные частицы без потери качества, однако люди уверены в том, что они сами и все сущее состоит из чего-то, известного науке.
Прямое соотнесение бытовых проблем с научными фактами и их интерпретациями представляет серьезные логические трудности и потому этим делом занимаются уж совсем примитивные интерпретаторы, которые именно в силу своей примитивности имеют широкие аудитории, такие как Кастаньеда и сайентологи. Им логика и факты не указ. На другом полюсе деятельности по соотнесению внутринаучных конструкций с обыденным опытом расположились методологи и философы науки с их рафинированными логическими построениями, насыщенными неологизмами и метафорами. Где-то посередине между сайентологами и методологами расположены популяризаторы науки, функция которых состоит в создании для ученых одних специализаций (или просто образованных людей) текстов, излагающих результаты деятельности ученых других специализаций. Популяризаторов раздирает на части стремление стать совсем уж популярными (быть похожим на сайентолов), или уподобиться Куну, Карнапу или самому Расселу.
Корпус обыденных интерпретаций результатов научных исследований образует содержание современных популярных представлений о мире и человеке в нем, лишенный — с позиций специального знания — предметного содержания. Но обыденная жизнь содержательна безотносительно к тому, как и каким образом она интерпретируется. Обыденное объяснение чертовщиной ничуть не противоречивее объяснения генетического или — если обратиться к статье Баллы — лингвистического.
В обыденных интерпретациях науки действительно, как это отмечает Балла, можно выделить некоторую последовательность. Механические объяснение мира вытеснило магическое. Механику в роли обыденной теории устройства мира заместила физика, физику вытеснила химия (об этом Балла почему-то не упоминает), химию вытеснили генетика с физиологией, на смену которым в конце века пришли психология с социологией.
Доминирование в обыденном сознании картины мира, уподобляющем весь мир какому-либо одному предметному представлению о нем мало что позволяет сказать о самой науке, в которой исследование идет безотносительно от социального внимания к ней. Скорее наоборот, чем больше социальное внимание к специальной области знания, тем больше вероятность того, что ситуативные воздействия нарушат естественные для науки соотношения между профессиональными деятельностями по описанию фактов, формулированию эмпирических обобщений, построению описывающих теорий и конструированию внутринаучных объяснений.
Были времена, когда популяризаторы всюду обнаруживали атомы, гены, молекулы, организмы, инстинкты, эмоции, и пр. И каждый раз повторялась одна и таже история — при пристальном наблюдении в каждой реальности науки оказывалось возможным различить все другие реальности: в атомах можно выделить аналоги молекулярных взаимодействий, в молекулах усмотреть связанные химическими связями атомы, и пр. Можно уподобить организмы сообществам клеток, а можно рассматривать общество как организм. Можно — как это с превеликой важностью совсем недавно делала академик Заславская — рассматривать миграции людей как движение физических тел, а можно движение физических тел рассматривать как осмысленное и наполненное великим астральным смыслом.
Можно утверждать существование языка как самостоятельной реальности, «которая создает и самого человека, и его мир». Для этого надо противопоставить язык культуре, и понимать под последней нерасчлененную совокупность научных и обыденных знаний о людях и форм социального существования самих людей. Последнее необходимо для того, чтобы всякий раз по потребности извлекать из кучи под названием «культура» нечто, позволяющее убедить читателей в том, что язык также неисчерпаем как атом — от Христа до Хайдеггера. Противопоставление языке культуре с одновременным объединением в понятии культуры всей совокупности знаний о людях и форм существования людей возможно только при занятии популяризатором особой позиции — идеолога.
Язык при желании действительно обнаруживается везде, с этим трудно спорить. Однако онтологический статус таких наблюдений не совпадает с интенциями автора статьи. Язык — как понятие науки — точно такой же аналитический ее объект, как атомы и социальные институты, теплота и инстинкты, химические элементы и эмоции. Все эти объекты были открыты людьми при не совсем четко выделенных начальных условиях и существуют только как результат профессиональной исследовательской деятельности и ее воспроизводства в течение последних сотен лет. Одни аналитические объекты были открыты раньше, другие — позже, но все они существуют в одной картине мира. И именно поэтому есть возможность сравнивать их между собой, и замечать взаимоотражения одних объектов в других, фиксируя эти взаимоотражения как новые аналитические объекты.
Совокупность аналитических объектов описывает (вернее, может описывать) людей. Существует очень большое искушение зафиксировать на одном аналитическом объекте (языке или атоме) и сделать его центром искусственного мира, в котором все будет понятно и ясно и где фундаментальные неопределенности человеческого бытия «легко и просто» будут объяснены популярными интерпретациями предметных теорий, не суть важно каких — лингвистических, генетических или психофизиологических. Вырванное из профессионального контекста предметное построение тут же становится идеологемой и начинает использоваться как основа нормативной социальной теории, согласно которой людей можно делить на «естественные» иерархизированные группы — со всеми социотехническими последствиями этого.
В обыденное сознание не укладывается мысль о том, что быт, политика, наука, технология и экономическая деятельность представляют собой совершенно различные сферы бытия, связанные между собой тем, что в обиходе называется рынком, то есть необходимостью продавать результаты своего труда для того, чтобы купить результаты труда других. Эта исходная деятельностная разделенность жизни и — вместе с тем — ее рыночная целостность требуют объяснения. И эти объяснения предлагают мистификаторы, популяризаторы, методологи науки и философы. Каждый обыватель волен выбирать, какая редукция ему милее и ближе.