Социальная реальность: в поисках языка. 2004 год
(По материалам лекции в клубе Bilingua в 2004 году)
Название “Социальная реальность” возникло случайно, но для меня имеет особый смысл. В нашей стране есть много реальностей: есть реальность реформаторов, есть реальность консерваторов, есть реальность административного рынка, есть реальность обычного рынка — всё это разные аспекты и разные срезы одной реальности, назвать которую мы или не можем, или стесняемся. Попытки непредвзято описать эту реальность вызывают, мягко говоря, своеобразную реакцию.
Прошлое: описание системы убивает саму систему
В 1985-1986 годах у меня было много свободного времени, и я решил построить схему устройства государственной власти в СССР, начиная от Генерального секретаря ЦК КПСС до секретаря парторганизации совхоза или сельхоза, от председателя Совета министров до председателя поселкового совета. При самом мелком читаемом шрифте у меня получилась таблица длиной в 1,7 м. Эта таблица была выше моего роста, и ее приходилось сворачивать в рулон. Там было более 70 уровней иерархии — это только список наименований должностей по структуре подчиненности по 4-м вертикалям власти, которые были в СССР. Реакция, которая последовала на этот рисунок – полное отторжение. Качество аргументов было на уровне “этого не может быть, потому что этого не может быть” Причем каждая из должностей была общеизвестна, однако схема не воспринималась целом.
Иная судьба ждала понятие административного рынка, введенное нами примерно тогда же. Административный рынок, существующий в рамках государства, но помимо государства, — это система торгов, определения возможностей и приоритетов, которая в принципе поддается конкретному описанию. Когда я однажды подробно описал отношения-торги между сельским райкомом партии и сельским исполкомом по управлению строительством, то привело это к уголовному делу. Такая социологическая случайность: сделал отчет в одном экземпляре, а этот экземпляр был использован в рамках политической борьбы на уровне края. Это два варианта реакции на описание системы: описание либо отторгается, либо уничтожает описанный фрагмент системы.
Возникает вопрос: может ли наша реальность быть описана в терминах такой теории, которая бы давала возможность для ее рационального изменения? Ответа на этот вопрос не знаю. Я пока не видел рациональных построений, которые бы могли лечь в основу для конструктивных действий.
Реформы: идеал и реальность
С концом советской власти отношение к социальной реальности не изменилось.
Еще на исходе советской эпохи было несколько глубоко диссидентских по своей природе попыток осмысления реальности. Одна попытка, реализованная реформаторами-экономистами – это попытка насильственной модернизации по югославскому варианту. Вторая попытка – гражданская, которая была связана с политическим диссидентством. И третья – государственническое реформирование.
С начала 90-х годов наша жизнь шла под знаком реформаторства.
Мое глубокое убеждение состоит в том, что основной посыл реформаторства — то, что для реформатора не имеет значения реальное состояние объекта реформирования. Его интересует только то состояние, к которому объект придет в результате реформирования. Отсутствие интереса к реальности было характерно для всех поколений реформаторов, начиная с 1980-х годов до сегодняшнего времени. Методология реформы, используемая сегодняшним правительством, с моей точки зрения, обусловлена отсутствием интереса к тому, как реально функционирует система управления государством, и стремлением преобразовать эту систему, привести ее к некоторому идеальному виду.
Поэтому реформаторы социальную реальность не учитывают совершенно.
Настоящее: иллюзия отсутствия
С конца 80-х годов говорят о том, что нам необходим рынок, и мы строим рынок (хотя словосочетание этих строк – противоречиво). Многочисленные попытки показать, что у нас рынок есть, и гораздо более развитый, чем в других странах мира, — рынок административный — не встречают понимания. На обычном рынке есть ограничения, т.е. некоторые услуги и товары, например, Родина, в продажу не поступают. Они являются культурной ценностью и не продаются. На нашем административном рынке торгуется практически все: нет товара, нет феномена или объекта, который нельзя продать в нашей стране. У нас фантастический по объему, по степени демократичности рынок,. Нам бы надо было бы его ограничивать, а мы еще пытаемся его строить
Нам говорят, что нужно строить гражданское общество. С моей точки зрения, у нас очень мощное, развитое гражданское общество, унаследованное еще с советских времен. Но практически отсутствуют организации гражданского общества, финансируемые этим обществом. Более того, сам факт появления организаций гражданского общества неизбежно интерпретируется как создание организованных преступных групп. Пример – ОПГ Уралмаш. У нас выживают только организации гражданского общества, финансируемые зарубежными фондами. Наше гражданское общество с государством пересекаются разве что в Уголовном Кодексе. То, что мы называем коррупцией, блатом, связями — это и есть институты российского гражданского общества. Принять то, что у нас такое общество, мы не можем.
Что может заставить нас принять тот факт, что отечественная реальность – вполне полноценна, масштабна и очень развита, я пока не знаю.
Язык описания реальности
Принятие, признание реальности подразумевает не только определенные практические действия, но и – в первую очередь – некоторые действия, нацеленные на ее описание, т.е. на получение знаний о ней.
Получение знаний — это достаточно сложная технология. Для того, чтобы получить знание, нужно сначала пройти этап описания, выделения существующих феноменов и договориться о том, что мы и впрямь признаем эти феномены, которые мы выделили, существующими. Однако нам до этого далеко: у нас ведь, например, планирование, как ни странно, до сих пор строится в категориях рабочих, крестьян и служащих.
Социальная реальность – это не обязательно то, что существовало «всегда» или «в природе». Она может уходить в прошлое, как это произошло с помянутыми выше тремя категориями. Кроме того, она, как правило, имеет время и историю возникновения.
Например, читая разные книги, я обнаружил, что еще в середине XIX века понятий «нация», «класс» или «индивидуальность» как социальных реальностей не было. Как по волшебству, в одно и то же историческое время, в кругу одних и тех же людей, в окрестностях Вены зародились понятия класса, нации и индивидуальности, и они стали базовыми на весь 20 век. На базе «нации» сформировались разные понятия нацизма, фашизма. На базе понятия «класс» сформировался марксизм в многообразных облачениях. На базе понятия «индивидуальность» сформировался либерализм. И вот эти течения скрещивались и порождали коммунизм, национализмы, социализмы, национал-социализмы, либерализмы, анархо-синдикализмы и множество всяких разных идеологических различений, однако в рамках трех базовых понятий.
С моей точки зрения, все это произошло так: была немецкая классическая школа, где была единственная логика – логика триединства. Эта логика привела к тому, что эти понятия, сначала введенные спекулятивно, были онтологизированы, затем стали идеологиями, а потом стали основами для массовых социальных движений. XX век мы пережили как борьбу этих 3-х идеологий, сформированных из одного корня. Сейчас наши представления и социальные действия основаны на этих понятиях нации, класса и индивидуальности. Мы основываемся на этих изречениях, когда строим обыденное поведение, и поэтому они реальны.
Кроме того, мы говорим, что “нация существует” (или “классы существуют”, или “индивидуальности существуют”), не очень задаваясь вопросом о смысле слова “существуют”. Что значит “существовать”? Я не знаю, много ли здесь людей, которые по образованию математики и проходили основание теории множеств. Они знают, что “существование” даже в такой редуцированной области, как теория множеств, вызывает множество вопросов. Любищев, наш отечественный теоретик от биологии, ныне, к сожалению, умерший, выдвигал 16 критериев существования, 16 способов существования реальности. Я не буду их перечислять, но ясности в том, что понимается под словом “существует”, определенно не хватает. А слово “существует” означает же еще и “принадлежит к чему-то”, это еще и отношение вложения, и множество других отношений. Что значит “существует”? В каком смысле? Кто-нибудь может мне ответить, в каком смысле существует атом? Не думаю — поскольку этим не занимаются даже сами физики.
Не возникает вопрос о существовании индивида. Вот сидит, например, знакомый мне человек, и он для меня непосредственно существует. Со сферой опосредованных социальных отношений между людьми всё сложнее. Скажем, существует отношение взаимной симпатии. Что такое симпатия, в каком смысле она существует? Кому она принадлежит? В какое поле онтологии она входит? Совершенно не понятно.
Эти вопросы не абстрактны. Потому что когда мы говорим, что существует, например, город, то что мы имеем в виду? Давайте разберем конкретный пример. В каком смысле Москва существует как город? Москва, вообще-то, городом не является, если рассматривать традиционное веберовское определение города. Город существует в противопоставлении деревне. Если есть город, значит, должна быть деревня. Если нет ни города, ни деревни, есть слобода. Москва – это слобода. Признаем ли мы такую реальность или такое описание реальности?
Это я к тому, что понятия класса, индивидуальности и нации не определены. Вполне возможно, что они содержательно уже пусты – классов, наций и индивидуальностей уже не существует.
Язык описания бесконечно важен для науки. Любой аналитической интерпретации, любому теоретизированию должно предшествовать описание реальности, линнеевский этап. В нашей стране линнеевского этапа еще не было. Мы находимся в ожидании первичных описаний реальности.