Бедность как российский капитал
Интуитивная ясность понятия бедность рассеивается при первой попытке понять, что же это такое. Крайние случаи бедности, такие как голод в Сомали, не нуждаются в комментариях. Однако это крайний случай. Случаев голодной смерти в сегодняшней России вряд ли больше чем при Советской власти. Такой бедности, которая бы требовала немедленного продовольственной и иной помощи вероятнее всего в стране нет[1], вопреки сведениям, распространяемой радикальной коммунистической оппозицией.
Существуют условные правила исчисления бедности[2], позволяющие определить те границы, за которыми должна следовать помощь мирового сообщества. Именно этими правилами руководствуются благотворительные организации в своей деятельности. Однако весьма живописных московских бомжей или профессиональных нищих трудно отнести к бедным при всех внешних признаках их бедности. Дневной заработок людей, демонстрирующих свою бедность — по данным некоторых исследований — составляет до 100 долларов, и выше заработков большинства россиян. Профессиональные нищие — других в Москве нет потому, что это высоконкурентный рынок, — платят за свое рабочее место фиксированную плату и «делятся» доходами как с уличными рэкетирами, так и с сотрудниками многочисленных органов охраны правопорядка. Демонстрируемая нищета не более чем реклама одного из многих видов российского бизнеса, основанного на спекуляции бедностью.
Живописные просители помощи вызывают сострадание не только у прохожих, но и профессиональных благотворителей. Тонны продовольствия, медикаментов и одежды поступают из разных благотворительных организаций многочисленным бизнесменам — благотворителям из бывших республик СССР. Для бизнеса нужен рынок бедности, и заинтересованные в нем коммерсанты создают иллюзию бедности и спекулируют ей, формируя свои капиталы.
В российской культуре, модифицированной семьюдесятью годами социализма, бедность чаще всего понимается как невозможность престижного потребления, а богатство — как престижное потребление. Одни россияне демонстративно — под наблюдением врачей — голодают, мотивируя это тем, что государство не платит им зарплату и им нечего есть, в то время как другие столь же демонстративно тратят деньги на предметы роскоши, единственным назначением которых становится демонстрация богатства владельца. Само российское государство постоянно демонстрирует, что оно настолько бедно, что даже не может охранять свои ядерные объекты. В то же время, экспорт капитала российскими физическими и юридическими лицами и объемы капитальных вложений в жилищное строительство вокруг федеральной и региональных столиц оценивается в сотни миллиардов долларов.
Основой экономической жизни России стал рынок долгов. Государство обслуживает этот рынок: создает долги, их распределяет и пытается контролировать торговлю ими. Рынок долгов, точно также как рынок кредитов в естественной рыночной экономике, создает всеобщую связность экономических и социальных субъектов и обеспечивает хоть какую-то предсказуемость экономического поведения. Размеры долгов определяют административный и политический статус их обладателей. Чем больше долг, тем выше статус. Наиболее богаты долгами энергопроизводящие предприятия и организации — Газпром, РАО ЕС, нефтяные компании Долги в российской экономике выступают как финансовые и административные активы, которыми субъекты этого специфического рынка торгуют с конечной целью предъявить их государству. Государство демонстрирует накопленные долги мировому финансовому сообществу и выпрашивает внешние займы для их погашения. Богат в России тот, кто имеет долги и возможность ими торговать. Беден в России тот, кто не имеет долгов и, следовательно, может предъявить государству только свои неудовлетворенные потребности в престижном потреблении.
Сочетание неисчерпаемых по видимости природных богатств и долгов в одних и тех же предприятиях демонстрирует потенциальным внешним кредиторам принципиальную возможность возвращения кредитов. Примерно такую же представительскую функцию реализуют перед внешними финансовыми институтами так называемые реформаторы — официальные и весьма презентабельные российские нищие, вполне искренне и профессионально добывающие кредиты для распределения их среди менее презентабельных россиян, грозящих власти акциями социального протеста.
Демонстрируемая бедность, с одной стороны, и бизнес на долгах (в котором отсутствие долгов эквивалентно бедности, а наличие долгов — богатству) дают основание считать, что с бедностью и ее признаками в России далеко не все просто. Гуманитарные устремления помочь бедным (и государству рассчитаться по внутренним долгам) являются не очень адекватной реакцией на те признаки бедности, которые страна и ее граждане предъявляют на всеобщее обозрение.
Россия в гораздо большей степени является преемником СССР, чем это хотят показать бывшие ответственные работники КПСС, сейчас управляющие страной. Экономика России стала рыночной только в очень узкой сфере легальных отношений с мировыми рынками, в то время как внутри страны, да и во многих международных аспектах она если и может быть названа рыночной, то только в смысле административного рынка. Коррупция и воровство, как и спекуляция бедностью вовсе не случайные феномены, сопровождающие становление демократии и рыночной экономики, а системные характеристики российского административного рынка, сменившего административный рынок СССР.
СССР стремился к тому, чтобы обеспечить равенство в потреблении для всех своих граждан, сделать их одинаково бедными. Равенство понималось в СССР специфически, как потенциальное равенство при коммунизме, на пути к которому необходимо пройти через социалистическое статусное неравенство. Все население страны было распределено[3] по сформированным согласно теории построения социализма социально-учетным группам, таким как рабочие, крестьяне и служащие определенного пола, возраста и места жительства. Каждая социально-учетная группа была ранжирована по степени значимости для построения социализма, и в зависимости от степени значимости ее членам был определен некий гарантированный минимум потребления в форме продовольственного пайка, приписанности к определенным магазинам, медицинским учреждениям, квартире, и пр. Каждая группа должна была потреблять сообразно своему государственному статусу, ни больше, ни меньше.
КГБ и МВД строго следили за тем, чтобы социальные карьеры и уровень потребления граждан социалистического государства соответствовали партийным нормативам. При они следовали правовым нормам, представленными институтом прописки (прикрепления к месту жительства), Кодексом законов о труде (институт трудовой книжки и прикрепления к месту работы) и военно-мобилизационным законодательством. Человек, не имеющий прописки, не мог устроиться на работу, и наоборот. Люди, выпавшие из системы социального учета и контроля назывались бомжами и были нормативно лишены всех социальных прав, кроме права быть заключенным.
Справедливая — с точки зрения идеологов СССР — дифференциация населения по потреблению считалась преходящим явлением. Вся официальная государственная политика была ориентирована на сближение уровней потребления разных социально-учетных групп: партия и правительство декларировали необходимость уменьшения различий между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, и так далее.
Такая справедливость не устраивала вынужденных граждан социалистического государства. Они хотели потреблять так, как потребляли группы с более высокими социально-учетными характеристиками. Провинциалы завидовали москвичам и начальникам, тому как они едят, что пьют, в каких квартирах живут. А москвичи и начальники завидовали иностранцам. Люди стремились приобрести такие социально — учетные характеристики, которые бы давали им возможность получить доступ к «кормушке». Им приходилось демонстрировать свою обделенность, с одной стороны, и воровать у государства все, что могло быть использовано при обмене товарами и услугами с подобными себе гражданами, с другой. Украденное у государства использовалось для обмена и торговли и было материальной основой теневой экономики, которая составляла — по разным оценкам — от 20 до 50 процентов — валового национального продукта СССР. Люди при социализме жили лучше, чем они это изображали.
В русском языке есть понятие «прибедняться». Оно означает стремление человека казаться более бедным, чем он есть для того, чтобы его пожалели и дали то, на что он не имеет узаконенного социалистическим государством права. Граждане СССР прибеднялись — изображали перед распределяющими органами свою бедность — для того, чтобы получить квартиры, пайки, доступ в престижные поликлиники, и т.п, распределяемые государством. Отрасли народного хозяйства, союзные республики, отдельные предприятия прибеднялись перед органами КПСС чтобы получить дополнительные фонды, необходимые для удовлетворения статусных потребностей социально-учетных групп. Социалистическое государство институализировало бедность и превратило все население страны в более или менее наглых нищих, демонстрирующих свою бедность и требующих от государства подаяния.
В постперестроечной России сохранились государственные институты, распределяющие население по социально-учетным группам. Федеральный институт прописки заменен мало чем отличающимся от него региональным институтом регистрации. Сохранены Кодекс законов о труде и институт военного учета. Регистрация, следование нормам КЗОТа и исполнение правил воинского учета, вместе с распределением благ по социально-учетным признакам (полу, возрасту, профессии, и пр.) воспроизводит социально-учетную структуру социализма, лишенную, однако, советской идеологической окраски.
Наследованная от СССР социально-учетная структура требует для своего воспроизводства специфическое государство, такое как оно сейчас есть в России. Российское государство распределяет население по социально- учетным группам, добывает и распределяет ресурсы в виде заработной платы бюджетникам. Оно также распределяет предприятия, организации, деньги тем, кто имеет — с точки зрения государства — права на них. Кроме того, российское государство является удобным инструментом демонстрации бедности и ее капитализации, то есть получения и распределения внешних займов.
Однако силовые институты государства в значительной степени денационализированы и контролируются региональными и местными властями. Поэтому в регионах России сейчас доминируют собственные представления о социальной справедливости, реализуемые десятком новых силовых ведомств, наследовавших от КГБ и МВД СССР не только кадры, но и репрессивную идеологию.
Сегодня степень государственной значимости социально- учетной группы определяется величиной задолженности государства перед ней. Величина долга является капиталом, которым политическое представительство социально- учетной группы (профсоюзы или политические партии, например) торгует на административном рынке, добиваясь его компенсации. Так, политические организации коммунистов и аграриев конкурируют с различными оформлениями партии власти за право представлять интересы шахтеров, военных, учителей, врачей, и соответственно, за право контролировать распределение ресурсов, которые государство направляет на погашение долгов перед этими социально-учетными группами.
Государство воспроизводит по меньшей мере три относительно независимых формы бедности. Бедные те, кто принадлежит к социально-учетным группам с низким статусом, то есть с нормативно низким уровнем потребления. Однако члены таких групп имеют, как правило, другие доходы, чаще всего в натуральной форме.
Бедны те, перед кем государство не выполняет своих обязательства по обеспечению нормативных статусных потребностей, то есть не дает членам социально-учетных групп, то что оно им гарантировало — квартиры, пайки, заработную плату. Однако известно, как подрабатывают на жизнь офицеры российской армии, например.
И наконец, бедны те, кто не занимается бизнесом и включен в отношения теневого производства и перераспределения, компенсирующие низкий социально-учетный статус и невыполнение государством его обязанностей.
Настоящими бедными в современной России можно считать людей, которым не повезло и они оказались бедными во всех трех названных выше смыслах: они принадлежат к социально- учетным группам с низким статусом, государство не выполняет минимальные обязательства по удовлетворению их статусных потребностей, и они действительно не включены в отношения теневого производства и перераспределения.
Количество настоящих бедных определить достаточно трудно[4], так как отсутствуют государственные и общественные институты их учета. Более того, не совсем ясно, какими эти институты могли бы быть и какими критериями оценки бедности могли бы руководствоваться в своей деятельности.
Настоящее богатство в России это прямая альтернатива бедности. Богаты те, кто принадлежит к высоко статусным социально-учетным группам, по отношению к которым государство выполняет все обязательства и кто занимается бизнесом и включен в отношения теневого распределения, в частности в приватизацию государственного имущества. Однако выделить настоящих богатых как социальную группу также трудно, как и настоящих бедных прежде всего из-за отсутствия социально — учетных критериев богатства.
Основная часть населения страны не бедна, но и не богата. Люди, принадлежащие к низко ранговым социально-учетным группам обычно активно участвуют в теневом бизнесе, однако они ущемлены тем, что государство не выполняет даже минимальных обязательств по отношению к ним. Поэтому они считают себя бедными. Люди, принадлежащие к высоко ранговым группам, обижены на государство, потому что оно распределяет госсобственность не лучшим для них образом. Поэтому они считают себя обделенными.
Можно сказать, что население России в результате постперестроечных преобразований разделилось на две группы. Одна из них представлена людьми, претендующими на получение зарплат и пенсий. Вторая представлена людьми, претендующими на приватизацию государственного имущества. Люди, претендующие на получение зарплат и пенсий, демонстративно голодают и бастуют, когда ничего от государства не получают. Люди, претендующие на получение государственного имущества, используют акции социального протеста людей, ждущих заработную плату для обоснования своих преимущественных прав на распределяемую государственную собственность. При этом претенденты на государственную собственность явно или неявно договариваются с претендентами на зарплату о границах допустимого воровства и других фором участия в теневой экономической деятельности, что обеспечивает претендентам на заплату не только прожиточный минимум, но и возможность накоплений. И первые, и вторые считают себя бедными, демонстрируя свою нищету — одни утверждают, что им нечего есть, а другие — что у них не хватает денег на взятки, необходимые для покупки очередного предприятия.
Условием сохранения и повышения уровня потребления является демонстрация бедности. Периодически в российских, а потом и в зарубежных СМИ начинаются пропагандистские кампании, создающие представление о том, что бедны шахтеры, учителя, врачи, военнослужащие, люди, пострадавшие при ликвидации последствий взрыва на Чернобыльской АЭС, и т.д. Постсоциалистическая Россия прибедняется перед мировым сообществом для того, чтобы получить кредиты и помощь, а ее граждане изображают бедность перед своим государством для того, чтобы потреблять так, как это делают — по их мнению — богатые люди.
Внутреннее устройство прибедняющегося государства остается тайной, и лишь потенциальное сырьевое богатство и демонстративные признаки бедности оказываются в поле внимания внешних наблюдателей. Россия нашла свой собственный способ капитализации экономики, заключающийся, в частности, в экспорте мифа о бедности и торговли им на внутреннем и внешнем рынках. Демонстративная бедность Советской армии превратилась в результате удачной капитализации этого мифа в личное богатство многих российских генералов и офицеров, в офицерские городки и казармы, построенные на немецкие деньги. Мифологизированное страдальчество чернобыльцев превратилось в богатство лидеров многочисленных организаций, претендующих на представление интересов пострадавших от взрыва атомной станции. Бедность регионов, таких как Татария, Башкирия и Якутия, капитализовалась во многочисленных экономических и административных льготах и связанном с ними обогащении (то есть престижном потреблении) национальных элит в целом и отдельных их представителей в частности.
Бедность оказалась хорошим товаром, который производится государством в целом и его отдельными институтами, экспортируется и потребляется мировым политическим и финансовым истеблишментом, озабоченным социальной стабильностью в ядерном государстве. Взамен Россия получает реальные кредиты, соответствующее увеличение внешнего долга и видимость сохранения статуса великой державы, что прибавляет веса российскому истеблишменту в его собственных глазах.
Разговоры о строительстве капитализма в России закончились формированием специфического российского административного рынка, в котором главным товаром стали долги, и реставрацией социальных основ социализма, отличающегося от советского отсутствием агрессивной официальной идеи и приватизированностью репрессивных и силовых институтов. Без объединяющей идеи распределительно-долговая экономика лишена смысла, поэтому периодически государство дает задание своей интеллектуальной обслуге сформулировать на словах то, что оно реализует на практике. Приватизированность репрессивных институтов не позволяет государству «навести порядок» известными социалистическими методами. Если объединяющая идея будет сформулирована, а репрессивные институты национализированы, то консолидированную внутреннюю агрессию «бедных», завистливых и хорошо вооруженных россиян вскоре почувствуют ее ближние и дальние соседи.
1997 год
[1] По данным статистики, которые совпадают с результатами социологических обследований, до 60 процентов семей россиян имеют сбережения. 20 процентов текущих доходов населения тратится на покупку иностранной валюты, как формы сбережения. Существенная часть населения страны живет с того, что производит сама, на приусадебных участках, на так называемых дачах. 60 процентов населения страны имеет в собственности квартиры и землю. Собственность на жилье юридически условна, однако нет процедуры, позволяющей квартиру отобрать, в то время как есть процедуры, позволяющие торговать жильем. Практически невозможно отобрать находящуюся в личной собственности землю (от 6 соток до нескольких гектаров, хотя легального рынка земли в России пока нет.
[2] Доклад Мирового банка
[3] Для формирования социально-учетных групп были проведены массовые репрессии 20-30 годов, в ходе которых была уничтожена социальная структура досоциалистического общества, его социальные группы вместе с их членами. В дальнейшем репрессии использовались для поддержания социально-учетной структуры социалистического общества, то есть для ликвидации групп, нарушавших гармонию предустановленной социальной однородности и уравнительного потребления.
[4] По самым скромным оценкам, размер теневой экономики составляет 40 процентов ВНП. Это значит, кроме прочего, что реальные показатели потребления существенно выше официальных, учитываемых статистикой. Даже прямые наблюдения не всегда дают представление о реальном уровне жизни. Люди потребляют электроэнергию, газ, воду — однако существенная часть населения практически за них не платит.